Газета «Ок, Посад!» от 22 января 2015 года
Особый случай
В джазовой филармонии культурно-просветительского центра «Дубрава» в течение 2014 года прошло сорок концертов. Много это или мало? Если учитывать, что оригинальных, не повторяющихся концертов было более тридцати – конечно, много. Первое впечатление от концерта, на котором побывала я: «Не может быть, чтобы это было так хорошо и практически бесплатно. Наверное, это какой-то особый случай». Но этот «особый случай» всё длится и длится. Выступают прекрасные музыканты: народный артист России саксофонист Алексей Козлов, гитарист Иван Смирнов, трубач Владимир Галактионов, барабанщики Дмитрий Власенко, Пётр Ившин и много других. А «мотор» всего этого действа – джазовый пианист, композитор, директор «Дубравы» и руководитель студии современной музыки «Indigo Land» Александр Миронов, который очень творчески ответил на мои вопросы.
– Почему из всех направлений музыки вы выбрали элитарный и не очень популярный в народе джаз?
– Это не джаз. Та музыка, которую мы исполняем – это современная музыка во всем ее разнообразии. Я не выбрал эту музыку, я дорос до неё.
– Что же явилось вашими университетами?
– Моими университетами была музыка, которую я слушал. На пластинках, на магнитофоне, потом на более современных носителях. Развитие продолжалось долго и очень медленно. Резкое развитие началось, когда я стал играть с нашими московскими звездами.
– Мне говорили, вы играете не только на фортепиано, но и на барабанах?
– Я играю на всех инструментах, когда это необходимо. Просто есть инструменталист, который владеет одним инструментом, а есть музыкант, ему всё равно, на чём играть. Если физиология позволяет, он будет играть на чём угодно. Мне физиология не позволяет играть на духовых инструментах, а на остальных я играю. Просто я не практикуюсь как гитарист, а на барабанах играю часто.
– Когда появилась эта концертная площадка?
– Место, где мы сейчас играем, – восьмая джазовая площадка в нашем городе. Лет восемь я выступаю с похожими проектами в разных клубах. «Галерея», «Дачная жизнь», «Ничего личного» (там проект существовал три года), «Атриум», «Монако», клуб «Монтрё». В «Дубраве» мы уже проводили фестивали на большой сцене. А год назад в «Дубраве» заработала джазовая филармония в малом зале. С точки зрения формата концерта, его акустических свойств и оснащённости, это самый лучший зал. Стоят столики, но они стоят и в джазовой филармонии Санкт-Петербурга.
– «Дубрава» сегодня – какая она?
– Дубрава сейчас – это музей Александра Меня с постоянной экспозицией и регулярными выставками. Это методический центр, выпускающий уникальные материалы, связанные с наследием Александра Меня, и другие, посвящённые музыкальной культуре ХХ века. Здесь нам помогает Алексей Козлов, тот самый «Козел на саксе». Дубрава – это лекторий, который плавно перерастает в философскую гостиную. Дубрава – это джазовая филармония с собственными концертными программами высочайшего уровня и ведущими солистами нашей страны. Дубрава – это детская филармоническая студия. В конце концов, это место проведения уникальных фестивалей, конференций, театральных постановок и прочих форм просветительских мероприятий.
– Вы директор «Дубравы». Как сложился коллектив?
– Я здесь директор чуть больше года. Основа коллектива сложилась давно. Директорами в разные годы были Игорь Антонов, Виктор Григоренко, Сергей Пахомов, нынешний глава района.
– Хочется спросить про Михаила Меня, о его участии в жизни Центра.
– Его участие – ключевое. Михаил Александрович является председателем попечительского совета КПЦ «Дубрава». Всё, что мы здесь делаем, находит его поддержку. А некоторые наиболее важные проекты он сам инициирует. Время от времени Михаил Александрович участвует в жизни Дубравы с собственными музыкальными проектами. Всё-таки он музыкант – и при всей своей занятости не бросает музыку. Он этим по-хорошему болеет и без всякой ревности относится к тому, что делаем мы.
– Дама, которая на концерте сидела рядом со мной, сказала: «Спасибо за счастье, которое вы нам подарили». То есть атмосфера располагает, чтобы люди чувствовали себя счастливыми. Но главное, конечно, музыка. Расскажите, пожалуйста, о москвичах, солистах джазовой филармонии.
– Костяк солистов – это лучшие из лучших, каждый в своём амплуа. Во-вторых, это люди определённых человеческих качеств. Через сито восьми джазовых клубов Сергиева Посада прошли более ста музыкантов. Кто-то приезжал на один раз, кто-то оставался на время и покидал это сообщество, а с кем-то ты остаёшься навсегда.
– А Козлов как оказался в «Дубраве»?
– Козлова я в 2007 году приглашал с концертом в Сергиев Посад. Это была последняя проверка города – я наивно думал, что у нас много людей, которые эту музыку любят и понимают. Мне казалось, что Козлов с «Арсеналом» соберёт полный зал ДК Гагарина. Я вложился в рекламу, поставил звук… и попал на деньги. После этого я понял, что надо что-то с этим городом делать, играть везде и много. Иначе завтра Сердючка станет классикой.
Сейчас новый этап нашей работы с Козловым – просветительский. Его видеолекции – уникальная вещь. Фактически мы создаём его наследие. Кроме него, в нашей стране обо всём этом колоссальном пласте мировой культуры никто не знает в таком – «козловском» – объёме. Ему на будущий год 80 лет, он народный артист. Но как-то незаметно, что страна помнит об этом на должном уровне и понимает значимость этой фигуры в современной истории.
– Проекту с детьми, «Indigo Land», уже пять лет. С чего всё начиналось?
– Мы живем в мире, где есть всё. И самое ценное из этого всего людьми не используется. А жизнь может быть категорически другая. Мы можем жить в других интерьерах, слушать другую музыку, по-другому общаться, есть другую пищу. То же самое относится к детям. Общее образование у нас небезупречно. Я ничего не могу поделать с этим, но я могу заниматься с детьми музыкой.
За эти годы в музыке много чего возникло и стало классикой, даже рок-музыка уже классика. Но в программах музыкальных школ ничего не изменилось. Если взять весь современный музыкальный потенциал: стили, приёмы, гармонию, мелодику – то окажется, что классика занимает процентов пять музыкального наследия. Я собирался работать с детьми с 12 до 15 лет. Надеялся, что придут ученики старших классов музыкальных школ, и мы продолжим процесс их образования. Вышло иначе. Дети из музыкальной школы и дети с нуля имеют практически одну и ту же квалификацию для освоения новых музыкальных форм.
Я внимательно изучал методические материалы для начинающих музыкантов. Многое становилось понятно – и почему дети не имеют навыков для исполнения современной музыки, и почему возникают проблемы с занятиями музыкой вообще. А иногда приходила крамольная мысль, что все наши выдающиеся музыканты выросли не благодаря существующим методикам, а вопреки им. Вероятно, всё решал талант ученика и особый собственный опыт его наставника, но никак не существующие методики.
– А если самому написать учебник, исходя из своего опыта?
– Одного учебника недостаточно. Необходим целый список учебников, пособий и хрестоматий. Это задача целого отдела. Нам пока это не под силу. Но только пока. Удачный опыт работы с Алексеем Козловым вселяет уверенность, что мы подойдём и к этому этапу.
– Название студии связано с детьми индиго?
– Да. Когда появилась легенда про индиго-детей, мне очень понравилась одна вещь: эти дети, помимо своих особенных качеств и способностей, очень чётко понимают своё предназначение в жизни. Для меня индиго-человек тот, кто понимает, кто он и что он делает. Это очень важно: знать, что ты делаешь, и для чего.
– А вы всегда знали, что надо делать и что имеет смысл?
– Конечно. Первые ученики у меня появились ещё в школе. Я был старшеклассником и занимался с детьми, создал ансамбль. В армии преподавал гитарный аккомпанемент. Шесть лет работал в детско-юношеском центре авторской песни Светланы и Владимира Цывкиных, тоже преподавал гитарный аккомпанемент.
– Сколько произведений у вас в голове, чтобы сесть и играть?
– Когда-то я работал в ресторане. Одних русскоязычных песен мы пели около двух тысяч. И, наверное, около тысячи пьес зарубежного репертуара, джазовых стандартов. В СССР было принято: если джазмен знает сто-двести джазовых стандартов, это хорошо. В Америке это количество подходит к двум тысячам. У нашего квалифицированного джазмена в багаже тысяча произведений. Им это сыграно за всю жизнь. А кто-то выучивает одну программу и катает её весь год, а, бывает, и целую жизнь.
– Ну, а своих написанных композиций сколько, не считая сюиты «Аримойя»?
– Немного. У меня нет стремления к ненужной композиторской плодовитости. Знаете, перед тем как начать писать, надо сначала научиться читать. А ещё мне претит вторичность. Если музыка приходит из этого мира, если это уже где-то было, то в ней нет смысла. Настоящие творцы знают об этом. Они ждут, когда через них польётся Нечто.
– Хотелось узнать про выездные концерты: у вас есть транспорт, чтобы возить аппаратуру?
– У нас нет транспорта, и поэтому мы не можем начать выездную филармоническую деятельность. На самом деле, не так просто эту филармоническую деятельность осуществить в нашей стране. Даже в техническом отношении многие залы не готовы к тому, чтобы принимать концерты такого уровня. Надо все брать своё и с этим ехать, тогда будет какая-то гарантия.
Второе – джазовое филармоническое пространство нашей страны очень плотно занято. Есть определённое количество джазменов, которые сделали из этого хороший бизнес. Поэтому заниматься филармонической деятельностью в провинции – это вступать в некоторый конфликт с ними. Я чётко понимаю, что наше место здесь.
– Записи у вас есть?
– Я иногда делаю видеозаписи концертов. Было время, когда я этим болел. Мы сделали примерно тридцать записей на «Тонусе». Была моя авторская программа на «Тонусе» – Freedom Jazz. Я снимал каждый концерт, потому что это было событием. Сейчас это не событие, это наша нормальная жизнь. Телевизор – он странный. Его посматривают, но это не сильно меняет ситуацию. Надо быть там, где эта энергия создается, и самому быть частью этой энергии.
– Когда вы играете, у вас лежат ноты, буквально пара листочков – как это понимать?
– Для джазовой музыки есть определённая нотная запись, она отличается от академической. Если джазовые партии записать на обычные ноты, их с листа не исполнит никто. Музыка за ХХ век усложнилась, и сам нотный материал усложнился. В этом и заключается квалификация джазмена – что он мыслит иначе. Он не думает, как академический музыкант, нотами, которые ему надо исполнить. Он мыслит объёмно, понимая гармонию, стиль произведения, возможные мелодические приемы. Ноты, которые у нас стоят на сцене, – это просто подсказки. Форма, количество тактов, гармония. Это специальный джазовый нотный материал. Но если мы играем авторскую музыку, ноты пишет автор.
– В конце 2014 года вы получили премию губернатора «Наше Подмосковье». Как назывался ваш проект и номинация, в которой вы получили премию? Ваши ожидания и ваши чувства по этому случаю?
– Проект «Indigo Land» в номинации «Шаг вперед» за создание творческой среды. Сначала у меня были очень радостные впечатления. Я удивился, что этот проект был отмечен. Потом у меня возникло сомнение в том, что проект был по-настоящему понят. Но в любом случае это хорошо. И для губернаторской премии, и для «Indigo Land».
Галина Ахсахалян
Джаз в «Дубраве»
Белая керамика на брусничной скатерти,
вкусное пирожное с морковью и орехом…
И за это тоже любим мы «Дубраву»,
ну а главным образом, конечно, не за это.
Атмосфера счастья, неги и покоя,
джазовая музыка Мишеля Петруччани…
В зале десять зрителей – возможно ли такое?
Мы у самой сцены на кожаном диване.
У Христа за пазухой нам, грешным, не теплее,
суета и скверна сюда не проникают,
и плывём мы в декабре, как в солнечном апреле –
видно, это музыка сердечная такая.
В лодочке ли, гнёздышке, ореховой скорлупке,
или просто вечности случайными гостями
следуем за музыкой, изысканной и хрупкой,
волнами житейскими, небесными путями…
Галина Кипренко
4 декабря 2014 г.